ЮФУ может лишиться аккредитации после массовых увольнений

На днях в ЮФУ расформировали одну из основополагающих кафедр вуза – кафедру теории журналистики. Теперь студентов-журналистов учат филологи, а сам университет рискует потерять не только лидирующие позиции в области подготовки медиа-специалистов для рынка Юга России, но и лишиться аккредитации в будущем году из-за грубейших нарушений образовательных стандартов. Что будет с журналистским образованием в регионе и когда закроется вуз в интервью RostovGazeta рассказал экс-завкафедрой теории журналистики Евгений Ахмадулин.

Чем грозит расформирование кафедры теории журналистики в ЮФУ для подготовки медиа-специалистов?

Образование вообще идет как-то не так. Вплоть до 90-х годов РГУ (Ростовский государственный университет, ныне Южный федеральный университет – прим. ред.) входил в шестерку вузов (помимо ростовского также московский, ленинградский, воронежский, дальневосточный и уральский – прим. ред.), которые обеспечивали Россию журналистскими кадрами, а нынче журналистов готовят 153 вуза в целом по стране. В результате начался обратный процесс, несколько одиночных кафедр закрылось в Санкт-Петербурге, это же происходит и у нас. Кафедра теории журналистики была первой, с которой начиналось журналистское образование в регионе, потом от нее отпочковались еще две полноценные кафедры, в составе которых было по 9-12 человек. Сейчас в результате конкурсных отборов (в ЮФУ продолжается так называемая "оптимизация" учебного процесса – массово сокращают преподавателей – прим. ред.), на кафедрах осталось по 3-5 человек. Конечно, встает вопрос о том, как пополнять кафедры кадрами. В результате пошли по самому простому пути: расформировать основополагающую для направления кафедру, а людей поделить между двумя оставшимися.

Проблема заключается в том, что ни меня, как бывшего заведующего кафедрой, ни других сотрудников не спрашивали, мы не участвовали в этом переделе. Это была специализированная кафедра, которая занималась теоретическими и практическими проблемами журналистики. После ее расформирования теряется единство научного процесса, преемственность курсов.

Сейчас ежегодно меняются учебные планы по направлению "Журналистика", да и по другим направлениям. Эти планы так модернизированы, что мы не понимаем, какой предмет и на каком курсе вступает. Путаница в учебных планах дошла до того, что мы не знаем, какие дисциплины подразумеваются под названием курса. Скажем, сейчас руководить направлением "Журналистика" пришел филолог, у которого в учебном плане такой предмет, как "история медиакоммуникаций". А что он под ним подразумевает? Это основы теории журналистики или теория жанров? "Что у вас есть, тем и заполняйте", - говорит.

Раньше каждый преподаватель знал, кто за кем идет. Теперь преподаватель прочитал свой предмет на первом курсе, а в следующем плане его дисциплину перенесли уже на второй курс, преподавателю остается разводить руками. На следующий год опять план меняется. В результате многие дисциплины подвисли, такие, как история журналистики. Когда очнулись, что ее оказывается не читали, начали срочно читать. В результате студенты, конечно, прослушают все курсы, но в разное время и в разном объеме.

За три года штатный преподавательский состав направления "Журналистика" сократился вдвое: с порядка 30 преподавателей до 14. Чем это чревато для образовательного процесса?

Естественно, когда одних преподавателей сокращают, нагрузка на других возрастает. Если ранее у нас на кафедре работало девять штатных единиц и три внештатных, то сейчас осталось четыре человека. Связано это с жестким конкурсом, который проводится в университете. К примеру, в прошлом году выходят на конкурс 20 доцентов. Для них только одно место на полную ставку. Значит остальные 19 преподавателей не у дел. А в этом списке не только преподаватели-журналисты, в нем преподаватели русского, французского, английского языков и т. д. Совет должен выбрать одного, естественно, выбирают человека той специальности, представителей которой больше всего в совете, а в совете больше лингвистов, которые пришли к нам из пединститута, поэтому журналисты с трудом проходят конкурсный отбор. Многие преподаватели из-за этого даже на конкурс не выходят, не хотят участвовать в нем, зная, что явно его проиграют.

Но не только количество преподавателей сокращается, сокращается и число студентов. Если еще три года назад мы набирали на бакалавриат три группы, то в позапрошлом году уже две, а в этом году только одну группу по бюджету, и в последний момент нам разрешили набрать вторую коммерческую группу, хотя конкурс был таков, что могли набрать и две коммерческие группы. Эта тенденция сохраняется в целом по стране. Воронежскому университету, где не отделение, как у нас, а факультет журналистики, на следующий год вообще не дали ни одного бюджетного места ни на одну из специальностей.

Конкурс в этом году у нас был очень высокий среди поступающих, примерно десять человек на место. Однако нам дали сначала всего пять коммерческих мест, и только потому, что много желающих, министерство разрешило набрать еще одну коммерческую группу. Почему не набрать две коммерческие группы, этого никто не понимает. Почему живые деньги не нужны университету? Наверное, есть какие-то показатели, которым нужно следовать. Например, обеспечение рабочими местами преподавателей. По этим показателям мы явно отставали, поскольку не на всех преподавателей есть два или четыре метра, я уже не помню точно, для организации его рабочего места. На каждого из преподавателей должно приходиться 14-15 студентов. Это те формальные показатели, которые к учебному процессу, как таковому, не относятся.

Почему увольняют штатных преподавателей и берут совместителей на их место? Как это отражается на учебном процессе?

Вот это тоже непонятный процесс. Штатные преподаватели, которые занимались наукой, умели писать и умели учить, ушли. Лекции журналистам теперь читают литераторы, которые не имеют журналистского образования, а имеют небольшой опыт работы в данной сфере. Они возглавляют магистерские программы. Это непонятный процесс, хотя стандарт строго ограничивает процент внештатных единиц по отношению к штатному составу кафедры – их должно быть не более 15%.

В итоге нарушение стандарта не приведет к тому, что университет не пройдет аккредитацию в 2018 году?

Аккредитация покажет. Если проскочим на этих показателях, то все будет нормально, если нет, то будут принимать меры.

То есть университет могут закрыть?

Нет, университет не закроют, но закроют те специальности, которые нарушают определенные параметры, в том числе могут закрыть и журналистику, поскольку магистерскую программу сейчас возглавляет человек, который не имеет этого номера специальности (журналистского образования – прим. ред.).

Не было ли мыслей выделиться в отдельный университет, раз такое давление оказывается на направление со стороны пединститута, и что для этого нужно?

Этот разговор активно шел в 70-е годы. Тогда в Московском и Ленинградском университетах были сформированы факультеты журналистики, речь шла о формировании аналогичных факультетов в Воронежском, Уральском, Дальневосточном и Ростовском университетах. Но тогда по разным причинам нам не удалось выделиться в отдельный факультет, наверное, в том числе из-за личных причин деканов. Когда начал формироваться Южный федеральный университет, я выступал за то, чтобы мы хотя бы получили автономию. Была идея создать Высшую школу журналистики. Сейчас эту идею реализовать нельзя, потому что идет сокращение в университете. При таком процессе создавать отдельную структурную единицу никто не будет, хотя и хотелось бы.

Куда уходят преподаватели после того, как не пройдут конкурс в ЮФУ? И могут ли они после того, как проработали годы в университете, вернуться в профессию?

Некоторые преподаватели ушли сейчас в ДГТУ, в Ростовский государственный университет путей сообщения, отделение журналистики есть также в РИНХе. Некоторые уезжают в другие города, как в свое время уехала Корнилова в Санкт-Петербург и там возглавила кафедру.

Вернуться в профессию довольно сложно. Если ты преподаватель, то ты отошел от нервной журналистской работы как таковой. Ты можешь читать лекции, владеешь методикой преподавания, но давно уже не пишешь в таком темпе, как работают журналисты. Человек, который уходит из университета, ему, кроме как в другой университет, некуда податься.

Жаловались ли работодатели в регионе на нехватку квалифицированных журналистских кадров? Как решают эту проблему?

В ЮФУ еще с 60-х годов школа журналистики была одна из самых высоких, были наработаны и методики и преемственность. Сейчас многое из этого мы теряем. В других ростовских вузах, где обучают журналистике, нет преподавателей с таким опытом, там берут молодых. Экономический институт, например, выпускает кадры, которые потом хуже приспосабливаются, чем наши студенты. Но это проблема многих городов и вузов. На одну Москву приходится 25 вузов, где обучают журналистике. Казалось бы, факультета МГУ было бы достаточно, но из-за моды на данную специальность, эти направления в университетах открываются и открываются. Поэтому московский рынок перенасыщен журналистскими кадрами, по региональному рынку судить сложнее, потому что многие печатные СМИ закрываются, тиражи остальных уменьшаются. СМИ в муниципалитетах давно уже не имеют полного состава с университетским образованием, им легче взять местных, кто неплохо пишет, с тем, что когда-нибудь он может поступить в университет.

Какая часть студентов после окончания ЮФУ устраивается журналистами?

В ректорате были такие цифры, и результаты не очень хорошие, но мы с вами как журналисты понимаем, что это профессия свободная, о трудоустройстве в ней нельзя судить так однозначно, как, например, об инженерных специальностях. Официальные данные всегда будут идти вразрез с действительностью, потому что какие-то СМИ не зарегистрированы как СМИ, кто-то может устроиться в пресс-службу или PR-отдел, кто-то открыть свой сайт, или работать на фрилансе. Журналистов больше трудоустроено, чем показывают цифры.

Журналистику называют идейной профессией. Насколько зарплатные ожидания студентов соответствуют тому, что они имеют после окончания университета?

У студентов есть завышенное представление о том, сколько они будут зарабатывать по окончании университета. Сколько предложений от редакций к нам не поступало, начальная зарплата всегда не превышает 15 тысяч рублей. На такую зарплату нет желающих, но тем не менее студенты устраиваются, некоторые едут в Москву и Санкт-Петербург, устраиваются по знакомству. Нельзя сказать, что ростовский университет специально готовит кадры для московской и питерской журналистики, просто рынок выбирает их. Много наших выпускников работает сейчас на центральных телеканалах в Москве: мы видим на экранах только одного Дмитрия Диброва, но есть еще завотделом, ведущие менеджеры, обозреватели, продюсеры.

Проработав некоторое время в журналистике, некоторые уходят в политику. С чем связываете такую тенденцию?

Сейчас, наверное, реже. В 90-х годах таких случаев было больше, я и сам работал в политической сфере. Очень много журналистов тогда ушли в политику, журналистам в этом плане проще, они умеют говорить, писать, обобщать и анализировать.

Учат ли этому сегодня в университете и как обстоят дела с материально-техническим обеспечением образовательного процесса?

Материальное обеспечение очень плохое. У нас была специализация "Телевизионная журналистика", в 90-е годы американцы помогли нам, закупили аппаратуру для телестудии, компьютеры, но все это уже устарело, мастерские там уже проводить нельзя. Поэтому, в основном, приходится объяснять все на пальцах, и какой-то опыт студенты получают на практике в СМИ. Когда образовывался ЮФУ и университет получал миллиардные дотации на развитие, мы оставляли заявки, но нас тогда обошли другие факультеты. Тогда нам сказали, что физикам, химикам и инженерам важнее получить хорошее оборудование, чем вам для телестудии. А сейчас на это тоже денег нет.

Мы видим пример второго по величине в регионе вуза – ДГТУ, где создаются новые направления, школы. Почему практически два равных вуза так по-разному развиваются?

Это зависит от хорошего менеджера – ректора, который сумел привлечь инвестиции. Это не значит, что журналистика там развивается лучше, чем в ЮФУ, там все развивается лучше.