Конечно, многие горожане не раз видели место расстрела фашистами мирных граждан на углу улиц Советской и Верхненольной. На фасаде дома, возле которого были убиты невинные люди, есть мемориальная доска, там всегда лежат цветы.
К несчастью, не только там фашисты расстреливали ростовчан. Например, во дворе «лесной школы» на 36-й линии (областной санаторной школы-интерната для детей, нуждающихся в длительном лечении) немецкие оккупанты расстреляли несколько десятков советских граждан.
Историк, доцент Наталия Бакулина в статье «Пасмурные дни» («Донской временник». 2006) вспоминала: «Я вышла в город в первый же день появления на улицах немецких войск. Не скрою — мне хотелось увидеть немцев: какие они, как вооружены, как оснащена их армия. В том, что наша победа неизбежна, я не сомневалась даже в самые горькие минуты второй, шестимесячной, оккупации города».
Первая оккупация города длилась восемь дней и вошла в историю города как «кровавая неделя». Эсэсовцы дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер» расстреляли и замучили сотни мирных граждан: стариков, женщин, детей, особенно в Пролетарском районе города (примечание автора: в Нахичевани). На 1-й Советской улице у дома № 2 лежала груда из 90 трупов жителей этого дома; на 36-й линии, около детского дома, был убит 61 человек; на углу 40-й линии и улицы Мурлычева фашисты открыли огонь по очереди за хлебом, убив 43 человека — стариков, женщин и детей; на Армянском кладбище гитлеровцы расстреляли из пулеметов до 200 местных жителей.
Сложно сказать, где только фашисты не расстреливали в Нахичевани невинных мирных граждан, а также солдат и офицеров Красной Армии. Например, на 23-й линии, на площади Свободы и около театра, было расстреляно 35 красноармейцев, которых ранеными захватили в плен. Трупы этих жертв фашистского террора также валялись на улице. Эти данные приводятся в акте, составленном капитаном Красной армии С. Кочетовым. Акт в ноябре 1941-го года подписали 118 ростовчан.
Об ужасах фашистской оккупации подробно написано в книге известного ростовского краеведа, профессора В. В. Смирнова «Ростов под тенью свастики». В частности, профессор Смирнов напоминает читателям о том, какое большое количество евреев было уничтожено фашистами в Нахичевани.
Несколько лет назад мне удалось убедить своего папу, заслуженного врача России, краеведа Минаса Георгиевича Багдыкова (к сожалению, ныне покойного) написать воспоминания о Нахичевани в годы фашисткой оккупации. Хотя папа был во время войны маленьким мальчиком, но ужасы войны и те зверства, которые творили фашисты, он помнил хорошо.
Писал он и о полицаях. Их особенно не любили. «Особый ужас на всех производили полицейские, которые, желая выслужиться, проявляли особую жестокость. Несколько раз мне с мамой приходилось оказаться в облаве на Нахичеванском базаре, когда все выходы перекрывались, и окруженный полицейскими народ грубо подталкивался к выходу. Каждый подвергался обыску, проверке документов. Люди с особым омерзением смотрели на этих услужливых предателей с повязками на рукавах».
Далее отец описал совершенно жуткую сцену, свидетелем которой он был. Как-то на Нахичеванском базаре голодный мальчик украл пирожок. И стал жадно его поедать, запихивая в рот целиком. На крик продавщицы, прибежал полицай. Он стал избивать мальчишку особо жестоко. Полицай повалил пацана на землю и начал бить лицом о мостовую. У мальчишки вылетали зубы, он давился окровавленными кусками теста, а полицейский продолжал избивать ребенка, бить его ногами. По воспоминаниям отца, никто не решился вступиться за мальчишку. Эту страшную и ужасную сцену папа запомнил на всю жизнь. Ему самому тогда было лет семь.
Фашисты творили немало бесчинств. Но, конечно, особую ненависть они испытывали к евреям. Папа всю жизнь вспоминал своих подружек-евреек, с которыми он играл в песочнице во дворе и которые потом со своими семьями были расстреляны в Змиевской балке. Ему было уже за восемьдесят, а он их помнил поименно. Папа рассказывал о страшной судьбе своей соседке Марии Моисеевны. Наши предатели выдали Марию Моисеевну фашистам. И сделали они это только для того, что бы завладеть квартирой несчастной женщины.
Разве не страшно читать такие строки отца: «Схватив Марию Моисеевну за руку, жандарм поехал вверх на мотоцикле по 23-й линии, несчастная бежала за ним, спотыкаясь, падая и снова вставая. Следом бежали с криками злодеи, предавшую нашу соседку. Страшная процессия, происходившая на глазах у жителей квартала, женщин и детей, выглядывавших из окон своих квартир, продолжалась до входа в жандармерию, куда с криками: „Это еврейка!“ — вбежали и её преследователи. Мама и бабушка побежали вслед за Марией Моисеевной. Они видели, как её втолкнули в помещение жандармерии. Мама и бабушка побежали к нашему соседу, ставшему важной фигурой в период оккупации города фашистами, ходил он с повязкой полицейского на рукаве, звали его Ишхан. Это был небольшого роста молодой человек. Мама и бабушка наперебой стали убеждать его в том, что Мария Моисеевна полька и у нее это написано в паспорте. Наконец он соизволил пойти в полицейский участок, куда ввели Марию Моисеевну, мама и бабушка шли сзади и видели, как он вошёл в здание. Вскоре Ишхан вышел, важно подошёл к ним и объяснил, что нашу соседку-еврейку только что увезли в машине на место её постоянною пребывания. Действительно, они видели, как тёмного цвета крытая машина отъехала от жандармерии. Они также видели, как возбуждённые, радостные предатели возвращались домой. А Марию Моисеевну увезли на расстрел в Змиевскую балку».
В нашем фамильном доме на 23-й линии во время фашистской оккупации пряталась еврейская семья. Хотя это было смертельно опасно. Ведь если бы об этом узнали немцы, то расстреляли всех.
Отец вспоминал: «У нас в подвале находились муж и жена, жившие в соседнем доме, по фамилии Митрополитанские. Глава семьи был высокообразованным человеком, профессором. Обычно во время бомбежек они приходили в дом нашей тети и вместе с ней спускались в подвал. Долгое время двери в подвал были заперты и нас, детей, туда не впускали, но однажды мы с братом обнаружили, что входная дверь в подвале открыта. Спустившись вниз, мы там никого не нашли. Оказывается, понимая угрозу от соседа-предателя, выбрав удачное время, они ушли к другим своим знакомым. И все же в наш дом внезапно громко постучали, вошли немцы с полицейскими. Они стали обыскивать комнаты|, офицер обратил внимание на кабинет профессора Карташева, мужа нашей тети, Софьи Минасовны, стали внимательно изучать шкафы с книгами, особенно им понравились довоенные издания научных трудов профессора в Германии. Забрав два великолепных цейсовских микроскопа, они опечатали дверь кабинета и запретили нам её открывать. Младший брат моего дедушки Христофор Артёмович, пожилой человек, работавший ещё при царском режиме коммивояжёром фирмы „Генч-Оглуев и Шапошников“, и немного владевший немецкой разговорной речью, стал возмущаться и не давать микроскопы. Тогда офицер, выхватив пистолет, выстрелив в потолок, охладил пыл нашего дяди. Солдаты, которым было поручено нести футляры с микроскопами, выйдя за ворота, раскрыли их, вынули микроскопы, стали что-то выкручивать, потом забросили их на крышу соседнего дома. Наш дядя Христофор не переставал возмущаться поведению немецкого офицера и солдат. У него о немцах было совершенно другое представление. Играя с нами в шахматы, он не переставал вспоминать своё общение с немецкими коммерсантами, подчеркивая их деловую порядочность, культуру немецкого народа, литературу, искусство — и вдруг стрельба в доме, воровство микроскопов, их уничтожение. Старому человеку этого было не понять».
Я считаю, что в Нахичевани должны появиться хачкары (камни-кресты) в память о расстрелянных ростовчанах. Это очень важно для подрастающего поколения. Как и важны воспоминания очевидцев тех страшных дней. Это необходимо для того, чтобы подобное горе никогда не повторилось. Фашизм — особо опасная зараза. И прививка от этого страшного недуга необходима грядущим поколениям.
Георгий БАГДЫКОВ