Станиславу чуть больше 20. Из них 9 лет он провел в неясном сознании и реабилитациях. 6 октября Стас отмечает ровно два года в ремиссии.
Молодой человек предложил мне прогуляться с ним там, где, по его словам, все началось – в обычном спальнике Западного микрорайона в Ростове.
– Ты сам предложил поговорить во время прогулки по району, который, как ты говорил, подсадил тебя на иглу. Это какая-то рефлексия и отголоски незавершенной реабилитации?
Как раз наоборот. Мне теперь доставляет удовольствие смотреть на подвалы, в которых я валялся в полубессознательном состоянии и понимать, что с этим худшим периодом моей жизни меня больше ничего не связывает. Осталось только отвращение и стыд. Вот тут, кстати, я нашел когда-то первую закладку. Помню, я так трусился, что меня кинут на деньги. Это было еще в начале, когда я по-розовому употреблял («розовое употребление» – это период, когда зависимый пытается оправдать его употребление и пока не ощущает последствий зависимости, – прим. RostovGazeta).
— Ты помнишь свой первый раз?
Это было не сильное вещество. Следующим уроком химия, которую я собирался прогуливать. В голове что-то гудело, шарики перекатывались. А когда начал отходить — жутко стошнило. Я тогда ушел из школы, но домой не пошел, потому что бабушка бы сразу начала лечить, а я не болел.
— Если тебе так не понравилось, почему продолжил?
Понимаешь, это было как раз то время, когда, считай, только вырвался из началки, почувствовал себя взрослым, первые друзья не детсадовские. И ты с ними за компанию делаешь все, только чтобы не шпыняли. Амбиций и гонора — полные штаны. Парни в компании были старше меня, они в основном все доставали. И чем они взрослее, тем больше у них возможностей и опыта становилось достать что-то помощнее. Мы все за ними так и тянулись. К слову, из восьмерых нас сейчас пятеро осталось живых. Ну один совсем плохой, правда. Там уже безнадежный случай. Я случайно с ним пару месяцев назад столкнулся. Вообще-то одно из правил реабилитации — прекратить все контакты с бывшими знакомыми. Хотя я той встречи не искал и вообще сделал вид, что не узнал его. Это на вид живой труп. Я тогда поймал себя на мерзкой мысли, что радуюсь тому, что на его месте не я.
— К алкоголизму часто применяют понятие «закодироваться». В случае с наркоманией есть что-то подобное?
Да, но чаще наркоманы реабилитируются и уходят в ремиссию. С наркоманией сложнее в том плане, что алкоголиком можно быть в одиночку, а наркоманом… В целом можно, но сложно. В большинстве случаев приходится контактировать с дилерами и круг знакомых очень приставучий. Поэтому наркомана бесполезно просто лишать веществ. Это будет похоже на то, что ты оставишь человека с жуткой болью и заберешь «обезбол». Наркомана нужно начинать лечить с головы. Во-первых, изолировать от других, во-вторых, проанализировать состояние и работать с психикой. Потому что очень часто, даже если реабилитацию называют «успешной» — она нифига не успешная. Человек просто уходит в другую зависимость, не химическую. Игры, спорт. Иногда насилие. А в большинстве случаев наркоман просто снова срывается.
– Сколько срывов у тебя было?
Точно больше 10. До совершеннолетия меня ни в какие центры не помещали и все было на добром слове. На какое-то время я брался за голову, впадал в дикую депрессию из-за того, что испортил себе жизнь, пытался все исправить, менял школы. А потом случайно встречал на улице кого-то из старой компании и мог по два-три дня пропадать где-то. Потом я однажды передознулся дома, это увидела бабушка. Она, наверное, подозревала, что у меня есть проблемы с наркотиками, но мы никогда об этом не говорили. Она вызвала скорую, меня откачали и после этого бабушка меня положила в реабилитационный центр. Я физически тогда не мог злиться и потом даже желания не появлялось. Я бы сам из этого не выпутался. После первых 28 дней в центре я сказал, что мне нужно на день рождения к матери. На самом деле я подумал, что уже месяц чистый, а значит все хорошо, мне больше это не нужно. Дома нашел старые таблетки и через два дня я снова в центре.
– То есть ты осознанно решал возвращаться в исходную точку?
В каком-то смысле да. Я только сейчас могу об этом со стороны говорить, в моменте я не замечал. Но еще за несколько дней до срыва я обычно начинал думать по-старому, начинал неосознанно искать контакты с прошлой компанией: заходил в соцсети, где они сидели, ходил там, где они гуляют. И сама первая реабилитация была для меня диким мучением. И когда я выходил в жизнь я шел к тому, что для меня привычно, комфортно – в бессознательное. Потому что я знал либо такую синтетическую жизнь, либо с лишениями, оградой по территории и казенными кроватями.
– Тогда что на самом деле нужно наркоману? Чего он хочет от тех, кто пытается ему помочь?
Наркоманов понять практически невозможно, не побывав в их шкуре. Наркотик – это только один из видов зависимостей. Это спустя долгое время употребления становится как очки для близорукого. Без них ему этот мир тупо не видно, а он привык видеть в очках. Представь, что будет, если отобрать у тебя очки. Почти та же ломка и практически полная неспособность что-то без них сделать. И чтобы зависимому помочь нельзя делать две вещи: сюсюкаться и угнетать. Первый тип я не люблю больше: зачем говорить человеку, что ему нужна помощь, если ты герой только на словах, а через 10 минут ты уйдешь и заблокируешь его везде. А вторые только говорят какой ты моральный урод. Конечно, из лучших побуждений, чтобы ты понял ошибку и сам исправил. Самый лучший подход, я считаю, это сказать: «Ты наркоман, ты это знаешь и все это знают. Это надо решать, вставай и пошли». Надо говорить фактами и действовать.
Накопить на квартиру, вместо наркотиков
Станислав в ремиссии уже два года. За это время он сумел найти постоянную работу консультантом в одном из ростовских магазинов бытовой техники и познакомился с девушкой, которой планирует сделать предложение в новогоднюю ночь. Он вспоминает, что когда-то его первая работа тоже была связана с наркотиками. Девушка, с которой он встречался в школе, по словам Станислава, была лишь прикрытием для того, что просить деньги у отца на кино и тратить их на «синтетику».
«До меня дошло, что родители могут что-то заподозрить и надо самому научиться зарабатывать. Тогдашние друзья пристроили меня к какому-то барыге. Я был кладмэном. Прятал закладки под деревьями, в люках, в стенах домов, в клумбах, в шинах. Где никому нормальному не придет в голову искать», – вспоминает Стас.
– Все время ты зарабатывал только этим?
Нет, я на всех работах долго не держался. Таких как мы работодатели не любят, потому что наркоманам в целом наплевать на обязательства. Я сменил десятки работ, но это все временной вроде автомойщика или раздачи листовок. Повезло, что я не опускался до грабежа и нет уголовки. Хотя нет, не повезло. Я просто боялся.
– Ты понимал, что становишься зависимым?
Сначала не понимал. Тогда я смотрел на друзей, которые считались крутыми, думал, что ровня им. И тогда я думал, что это можно контролировать. Поначалу может, так и было, меня угощали, все было за компанию. А потом я стал ходить не ради компании, а ради дозы. Потом наркотики стали сильнее, пошла синтетика. Не сказать, что я кайфовал под таблетками, но началась та стадия, когда без вещества еще хуже, чем с ним. Ломало. Потом мне дали попробовать героин, и я подсел на него. Я даже тогда думал, что все контролирую и покупал дорогой, качественный. Хотя понятие сомнительное – качественнее убивает? Наверное, на те деньги, что я спустил на наркотики за девять лет, я мог бы уже купить машину или даже двушку.
– Как думаешь, от наркомании вообще возможно полностью избавиться?
Нет, так же, как и считать, что ты никогда не станешь наркоманом. Можно уйти в ремиссию, как я сейчас. Кому-то это будет даваться легче, кому-то сложнее. Зависит от того, насколько ты в этом увяз. Наркотики постепенно разрушают память, интеллект, физическое здоровье. У меня до конца жизни аритмия, например. И десна болят. Всем нужно разное время на восстановление.
– Что заставило тебя окончательно отказаться от наркотиков?
Мои друзья. Забавно, из-за них я подсел, из-за них же и отказался. Двое уже умерли, стандартные случаи – передоз. Я видел, как на похоронах одного из них плакала его мать. Единственный ребенок. И семья у них была небедная. Второй умер в каком-то подвале, его на следующий день нашла полиция. Но больше всего меня напугали живые. Точнее, это уже не жизнь. Я отдавал себе отчет, что безупречной жизни с таким прошлым у меня не будет, но испугался, что могу стать таким.
– Сейчас многие родители боятся, что их ребенок может вырасти наркоманом. Эти наклонности как-то зависят от воспитания?
И да, и нет. Меня воспитывала бабушка, у нас в семье никогда не было наркоманов, отец даже не пил. Я начал употреблять за компанию и там как раз были те, у кого родители употребляли или пили. Меня бабушка воспитывала абсолютно нормально, как все бабушки. Я от нее дольше всего скрывал, потому что не хотел ее расстраивать. У меня была абсолютно нормальная семья, как все в Ростове. Я ввязался в это из-за друзей.
– Ты сказал «и да». Почему?
Тут скорее от обратного. Из тех, кого я знал, употребляли чаще всего те, кого слишком сильно воспитывали, все запрещали. И, конечно, им хотелось попробовать назло. Так что, если вы хотите уберечь ребенка от чего-то – нельзя его воспитывать в установке «шаг влево-шаг вправо-расстрел». Мне в свое время не объяснили. Серьезно, даже разговор не заходил. А когда в семье начали об этом говорить, было уже поздно.
Беседовала Анна Ивченко